Солнце твоих грёз

*    *    *

Солнце твоих грёз

Только неба свет

Только неба сон

Пепел твоих снов

Только тихий мрак

Столь уютный мрак

Унесёт в забвенье

Тяжкую печаль

Как и не бывало

Будто не рождался...

По ту сторону Луны

Закатное солнце пылало, будто свирепый окровавленный глаз какого-то совершенно обезумевшего зверя. Я не мог оторваться от этого зрелища, лишь рука автоматически продолжала царапать на клочке бумаги какие-то горячечные стихи, исполненные ужаса и скверных предчувствий. Я их даже не читал, тотчас сжигая в мерцающем пламени старой, которая превращала моё жилище в склеп какого-то алхимика или колдуна в лесной недоступной чащобе.

Наконец, солнце скрылось за горизонтом и наступила густая тьма – ещё одна ночь, которая будет длиться вечность, вогнав меня в пучину сумасшедшего кошмара. Всякий раз я думаю, что наступившая ночь будет последней, однако обнаруживал себя на рассвете – бледного, совершенно разбитого, с помутившимся рассудком, будто после эпилептического припадка. Зачастую я не мог вспомнить, как провёл эту кошмарную ночь, однако видел грязь на моих ботинках, а также свежие следы, как будто я выходил куда-то в неведомую тьму за окном, если, конечно, я действительно выходил на улицу, а не в какие-то иные измеренья, и это действительно был я…

Впрочем, я не могу даже с уверенностью сказать, кто я и где нахожусь. Моя память совершенно ничего не хранила о моих днях детства и об этом месте. Однако на стенах я видел портреты людей, чьи лица мне были знакомы, и видел огромное количество тетрадей, исписанных моим почерком – в основном, стихами, на диво красивыми элегиями, выдержанными в витиеватом старомодном стиле Баратынского и Гёльдерлина. Многое из этого я помнил наизусть, однако вспомнить хоть что-то определённое из своего прошлого я не мог.

За дверь ступить я боялся, однако, возможно, выходил в иные ночи, когда полная луна управляла моим смятенным разумом, а сам я пребывал в каком-то обмороке или дурмане. Быть может, эти похождения я воспринимал за сны и грёзы – мрачные стены безлюдных домов, густой туман среди тёмных улиц, огромное жуткое кладбище и бескрайние топи за ним. Затем блуждания среди неведомых тропинок, среди болотных огоньков, указывающих путь, и каменные плиты древнего алтаря, испещрённого символами иных миров, и ритуалы там, в этом страшным месте, под яркой алой, гигантской луною…

Быть может, все давно покинули этот старый город, и забыли меня здесь, одинокого поэта, превратившегося в призрака ещё при жизни. Чем провинился я так, что обо мне все забыли? Или был проклят я за некие чудовищные прегрешенья? Я без отрыва наблюдал за огромным диском восходящей луны и чувствовал, как мой разум опять оставляет меня…

И снова мрачные улицы пустого города, и снова блужданья по бескрайним топям среди зелёных болотных огоньков, и снова древний алтарь и неведомы ритуал, который проводит некая сущность, узурпирующая мой разум, похищенный луною. О боги, кончится ли это когда-нибудь?..

Нахожу себя на рассвете, бледного, опустошённого. Солнце едва пробивается через густые томные тучи, которые вечно бурлят в вышине, и я, преисполненный тревоги и отчаянья, рассматриваю свои ботинки, перепачканные свежей грязью. Не может же быть, что я действительно покидал своё жилище, но вспомнить могу лишь мутные дурные кошмары?..

Толкнув дверь, я увидел ту часть улицы, где ютился мой неприметный дом. Я не видел следов, - их смысл утренний дождь, - но если я уходил на болота, значит направо, где всего через десяток метров за разрушенной каменной оградою начиналось кладбище, а за ним – бесконечные топи, скрытые густыми влажными испарениями зловещих недр мёртвой земли. Я посмотрел налево: мостовая там круто забирала вверх и вела к центру города, где располагались ратуша и площадь с высящимся там зловещим памятником человека с свирепым и диким выражением лица. Я иногда приходил туда, ибо временами видел чёрные силуэты за окном, спешившие куда-то по направлению к центру города. Мне казалось, что приходят они в город со всех сторон и скрываются где-то в ратуше, однако двери этого здания я находил всего закрытыми, как и двери всех остальных домов.

Мрачный день, как всегда, миновал незаметно, начались нескончаемые сумерки – предвестник бесконечной жуткой ночи. Не в силах выносить этот кошмар, я беру лампаду и спускаюсь в обширные подвалы, где брожу среди пыльных полок, заставленных увесистыми винными бутылками. Затем усаживаюсь за круглый дубовый стол и наливаю в стопку немного вина. Несколько глотков этой божественной влаги – и я погружаюсь в яркие упоительные грезы, в мои мечты, в страну чудесных добрых сказок, где так счастлив я и уже не одинок. Я засыпаю здесь же, со счастливой улыбкой, и надеюсь, что здесь и умру, а не там, в том страшном месте, в которое приводит меня помимо воли сумасшедшая луна для исполнения кровавых и кошмарных ритуалов. Господи, спаси мою душу…

Легенды нашего цулха

"Невинность мира ушла с последним цубаккао,

а территории подверженные фулху всё растут

и не без помощи грузгонов из Фиргао…"

Шишмон-Бижар, цудулх 615, «Жиншак-Перде»

"Их целью был мозг, именно мозг был под прицелом,

и они следовали по этому пути с рьяностью фанатиков Чунхваа"

циркуляр №6541 цулха 82, предикат Шийвинг

В правление Кутулхорна III-го шла молва, будто бы за холмом Каповаро цветут райские сады и воздух свеж там. Эта религия получила название шомбинокль и исповедовалась в регионах Пуццарх, Шимкан, Чунгирван-шизад, Билгимир-Шипарот и Фурчах. В последней жил, кстати, сам Ышкыгр, можете себе представить. Возглавлялась эта секта преподобным сиккургом Гужмоном Фу-Фу 25-м, но на деле за ним стоял орден Шук и жёлтые капюшоны. Приносили в жертву они сопливые носы бундархов, о чём не удосужились оповестить оных. Возмущённые и чувствующие себя попранными, бундархи создали Фронт Объединённых Сопаток, но в результате внутренних противоречий и жестокой и грязной борьбы за власть распались на ряд мелких маргинальных групп, за которыми охотились профессиональные экзекуторы. Один из главарей бундархов, некто Шишан Вузхон, наделённый гигантским даже для своего племени носом, сделал себе пластическую операцию по уменьшению раз эдак в пятнадцать предмета своего гордости и проник в святая святых ордена Шук и под видом верноподданного сановника добрался до само сиккурга Гужмона и с воплем «укушан хиббур цупоток!» отрезал его нос ритуальным фускопом, а затем выбросился в окно и на глазах у сотен изумлённых паломников, оцепеневших на площади в молитвенном почтении пред главным храмом секты жёлтых капюшонов, улетел, расправив, как уверяли, крылья. Нос сиккурга Гужмона он, между прочим, прихватил с собой, о чём следует памятовать всегда.

Многие пытались проникнуть на холм Каповаро, предпринимались самые невероятные попытки и пробросы для этого, но всегда с одинаковым исходом в виде катаклизмов той или иной катастрофичности. Говорили, что двум оборванцам это якобы удалось, но это лишь легенда. Даже имена их, увы, остались безвестны, хотя о самом геройском поступке чего только не толковали. Было это, как говорят, в период массированной подготовки для военного штурма холма Каповаро – настолько тогдашний зуббарх местности был одержим идеей припасть к сосцам божественной мудрости. Нужно ли говорить, что с холма спустились гигантские дубы-колдуны и разметали армию злосчастных проходимцев в ту страшную ночь Цибурхана? В каждом учебнике истории от Цукквана до Кимбер-Фуиджи сказано об этом эпическом побоище более чем предостаточно, и даже много лишнего наговорено, например о предательстве 16-го фурцибона под командованием Шиггураха Фукибисца, а ведь он был родственником самого гиббурха Фунаа, а не кто-нибудь там из убогих захолустий Биркингалка или дремучих лесов Немхебта, кишащих кровожадными подонками с тупым мычанием вместо речи. Гигантских дубов-колдунов тех, что разгромили всю армию зуббарха, так и не доискались потом, ибо ушли они обратно, скрывшись в рассветном тумане. С тех пор рьяных путешественников на холм Каповаро не находилось, хотя жгучий интерес к заветным руинам поселения Колумбарум не проходил никогда. Быть может, я расскажу ещё об этом, но позже, позже…

Алсо, взлетевший в небесные дали Шишан Вузхон, отдавший столь многое – нос свой – во благо всеобщего дела, обнаружился спустя многие годы в Чибаркане, по крайней мере, так заверял старый Фушак, бывший тогда в местности старшим фичцаком, выслушивая много бредней от добровольных узников «майнд контролле». Им вскрывали черепа, вот какое дело. Мозг, всегда только мозг был целью любых научных экзекуций, и если удавалось находить нужные точки воздействия, пациент бился в исключительных припадках. В общем, в этом и заключались все опыты. И, конечно, поиск жёлтых склероформ, ибо эти субстанции использовались для приготовления эликсира долголетия. Правда, за счёт чудовищной проказы, разъедавшей лицо и полностью лишавшей разум. Зато человек – или, иначе сказать, существо сие – могло жить неопределённо долго. В одно время эти существа – звали их курао-цукатам – просто заполонили несколько областей и выжрали ну, тонны мозга (любимое лакомство их), и это было в известной степени проблемой, которую армейские решали, как всегда, самыми радикальными методами. По крайней мере, живописные луга и побережья Цунгвао и Фубирикхо остались только в воспоминаньях, ибо ныне это «зона обозначенных юрисдикций» с разлитой там повсюду жёлтой токсичной дрянью, в которой непонятно ещё что булькает и рождается, испаряясь в небеса и обрушиваясь затем на несколько областей вокруг в виде странных корпускул, нещадно и стремительно вгрызающихся во всё тот же череп в неутолимой жажде пожрать мозг. Требуется всего лишь около пятнадцати минут, чтобы подопытный превратился в визжащего плотоядного «чунга-пурхаза», дистанцированные команды на коего не действуют совершенно. В отличие от доверчивых и ранимых курао-цукатам, с которыми так интересно было поговорить, чунги-пурхазы были лишены манер и этикета начисто. Их целью был мозг, именно мозг был под прицелом, и они следовали по этому пути с рьяностью фанатиков Чунхваа.

Понять их можно легко. Сам Чункашхаар обмолвился о них однажды, заметив криптону 14-го удела Паскалху Пигишварху в приватной беседе: «Только они, лишь они в целом свете ведают нетленную мудрость…», о чём незамедлительно доложили во все инстанции региона и от лица самого зуббарха выступил тогда сам пашкар Гумвалт, намекнув, что – прямая цитата – «есть многие в краях привольных, кто удалился бы отсель». Знавший о том Чункашхаар показал всю стойкость своего учения, выбросившись в окно, но – вы не поверите – не взлетев, а рухнув прямо на толпу гужмахов, просивших подаянья. Можете себе представить их лица от такого-то подарочка… «Больше ни ногой сюда!». – кричали они. – «Уходим отсюда, братья!», и ещё что-то про гуано, падающее с небес и фальшивость лживых вер. Так и след их простыл, а на холодных камнях, окроплённых плевками скитальцев, лежал с безмятежным лицом старец Чункашхаар, так много лет проповедовавший великое, доброе, вечное…

Вот что значит умение держать язык за зубами и не болтать напропалую всякий вздор про гуманизм и помощь ближним, когда они жаждут поесть мозгов, пусть даже не высокого качества, без жёлтой склеродермы из колоний токсических бацилл. Если добренький такой – давай, вперёд, протяни свой мозг в ненасытные руки, сунь его в алчущие уста, наполни бездонные желудки. Это личное дело твоё, чувак. Говорят, был один чунгач по имени Фо-Фо Бушхун, который «творил добрые дела», согласно своей вере. То есть добывал мозг и скармливал его чунгам-пурхазам. Так его разыскивал весь фубшоп по нескольким регионам, и настиг в конце концов, когда мерзавец трепанировал уже с полтысячи черепов. Сам он мозг не ел, как заверял, вот только глазки-то сверкали алым, ручки-то царапали гранит, когда его прижали. И что он там болтал про райские сады? Откуда знал он об этом всём, если не из экстракций живительной клетчатки? Он знал, он знал об этом! Цитата из официальных директив: «Поручение выполнено отрядом «Цурко» под командованием Фушибока Ришпао, ныне отбывшего в Флюкотан для подписания всех бумаг, а это надолго». То есть фулжах Ришпао услышал что-то лишнее, но не успел покончить с собой от испуга, был спеленат и отправлен в цубаттао (скорее всего, 23-го пигушмала), где будет подписывать всё до двадцать второго ришествия Блемберы. Поделом дураку!

Как бы то ни было, старый Фушак, имевший дело ко всему этому, болтал в своём маразме что-то про «тёмные пути Шишан» и «ряд таинственных сект Чибаркана», где «многие дни назад» были «те самые…», - дальше он вспомнить не мог, как ни пытали. Маразм – это шутка такая. Потом его скормили чунгам-пурхазам, ибо зрелище это всегда освежало. Оно стоило свеч.

География магического мира

В этом мире только древний город, огромное кладбище за ним и бесконечные непроходимые топи, среди которых в неведомом месте установлен алтарь для свершения жутких неизъяснимых ритуалов. Правит этим миром совершенно гигантская луна (солнце светит тускло, несколько часов в день и всегда скрыто тёмными густыми тучами), спастись от чар которой можно глубоко в погребе, где на полках покоится вино столь старинной выдержки, что один лишь глоток погружает в состояние непередаваемого экстаза и чудесных, в противоположность лунным кошмарам, сказочных грёз, ярких и длящихся, в ощущении, бесконечно. Это странный маня-мир, безусловно, но в магическом мире нет ничего привычного в человеческом смысле. Там нет ничего похожего на человеческие переживания и представления вообще. Солнечное вино отправляет в мир вечной Античной юности, но хорошо это или плохо – сказать невозможно. Чудовищная луна полностью парализует волю и превращает в послушную марионетку, которая исполняет ритуалы, смысла и назначения коих даже не понимает и в принципе не может понять, являясь лишь инструментом, и об этом тоже трудно сказать, плохо это или хорошо, ибо сама луна совершенно безразлична и индифферентна, а надобность ритуалов постичь человеческому уму категорически невозможно. Не исключено вообще, что эти ритуалы как раз создают какие-то маня-миры в неких точках вселенной – кто может сказать, что это не так, если узнать об этом всё равно невозможно?.. Кроме того, эта площадь и странная ратуша, куда, похоже, сходятся неведомые приверженцы этого странного культа – как попасть туда? Возможно ли это? К сожалению, в городе нет никаких надписей, чтобы хоть что-то выяснить, найти хоть какой-то ориентир (впрочем, нет ни малейших оснований полагать, что это вообще происходит на Земле, по крайней мере – в этом измерении, соте или ячейке…); единственные записи, доступные для прочтения – бесконечные тетради, исписанные моим почерком. К сожалению, они совершенно неинформативны, ибо сказ оный представляет собою бесконечные велеречивые элегии, описывающие райские Античные края, в которые отправляет один лишь глоток волшебного вина. Как связан окружающий морок с этими экстатическими погружениями, постичь человеческим разумом совершенно невозможно. Смысла во всём этом также не чувствуется совершенно. Это просто странная данность, сложившаяся так, как сложилась. Странная игра иллюзий или пространств или просто шутка какого-то архонта – только так это и можно понять… И всё-таки этот мир непередаваемо лучше плоского посюстороннего.

Поскольку мир этот является лишь частным и уникальным трансперсональным преломлением, объективизирован он лишь в самой точке преломления (визуализации). Исследованию он, говоря иначе, не подлежит. Жуткое и крайне дискомфортное чувство клаустрофобии вызывается, как ни странно, тем, что мир этот – бесконечен. Он абсолютно бесконечен по направлению влево или вправо (вперёд или назад двигаться в нём в принципе невозможно, ибо мир математически двухмерен, как внутреннее пространство чёрной дыры), Визуально это представляется уходящей влево мостовой, круто забирающей вверх. Далее появляется площадь, изваяние некой человекоподобной креатуры там (не поручился бы за то, что это именно человек…) и ратуша, куда, предположительно, периодически сходятся совершенно неведомые существа или сущности (почти наверняка – это вовсе не люди…). За площадью начинаются однотипные дома и лабиринты улочек и переулков, конца и края которым нет. Понять и постичь это невозможно, но по направлению влево город бесконечен. Направление вправо ведёт на неопределённых очертаний кладбище с разрушенной каменной оградою, а затем начинается болото, которое, как нетрудно догадаться, также бесконечно. Если гипотетически предположить движение вправо, вправо и вправо, через эти топи, выискивая, благодаря зелёным огонькам, тайные тропы для прохождения, то путь этот будет бесконечен. Хотя ни понять, ни представить это невозможно. Субстантивы, представляющиеся луной и солнцем, скорее всего являются чем-то совершенно другим, вовсе не луной и вовсе не солнцем, однако разум интерполирует их так. Причём, с чего бы именно так – абсолютно неясно. Якобы солнца, например, не видно вообще – оно всегда сокрыто густыми клубящимися тучами, и это может быть чем угодно; колесницей Феба, как вариант. Луна – нечто вообще за гранью описания, но это точно не та луна, коя видится как планетоид на орбите Земли. Это нечто ярко-белое, как мрамор, окрашенный густым кровавым багрянцем. Эта якобы луна всегда полная и всегда столь гигантских размеров, что спутником уж точно быть не может… Впрочем, совершенно понятно, что мир этот – совсем не планета, а просто пересечение неких линий, одна из бесчисленных точек в двухмерной вселенной, как плоскость внутри чёрной дыры (коя не дыра вовсе и не шар, а именно плоскость). Точка эта уникальна, быть может попросту является какой-то трансперсональной «библиотекой акаши» (вся сущность как бы из стихов, а больше ничего и нет), либо некий нуль-переход (появляются же какие-то сущности непонятно откуда и исчезающие непонятно где). Как бы то ни было, это то, что дано в визуализации. Понять это, как было сказано уже, совершенно невозможно, представить бесконечность направлений – тем более.

Убийца мечты

Жизнь проходит колесницей, оставляя за собой руины городов, судеб и мечтаний. Свирепый лик возницы исполнен нечеловеческой злобы и напоминает изображения Иешуа на раннецерковных фетишах. Чистая, абсолютная злоба, ни намёка на милосердие. Кровью бесчисленных миллионов омыты колёса судьбы, нет туч чернее мрачных мыслей поэтов в предсмертные годы, и пепел их мечтаний горчее яда кобры… Чёрен, бесконечен горизонт, безмолвен лик возницы. Лишь скалится, скрежещет зубами – кого и от чего спасает он, убийца чудес и всех добрых божеств?.. Содомия в глазах его, не терпящих красоты и чистоты. Он проклят всем живым во всех мирах, змей ядовитый Апоп…

Бельфегор

- Бельфегор! – позвал я.

Он приблизился, спокойный, мудрый.

- Что ищешь ты в краю сем, странник? – спросил проникновенно он.

- Где ветры поют свои песни?..

Он молчал долго.

- Путь твой на северо-запад, - наконец, молвил он. – Чрез хлад и мор. Готов ли? Лишь бесконечно храбрый и горячий сердцем отважится на этот путь.

- Таков есть я! – сказал я твёрдо. – Не дрогну и не убоюсь!

- Тогда ступай, - мне молвил Бельфегор.

И в этот миг бездна разверзлась под моими ногами и я провалился сквозь неведомые миры, времена и эпохи…

Мельком я видел что-то, что-то узнавал. Мелькали знакомые лица – прекрасные, ужасные, лица друзей и врагов, лица жён, бесконечно любимых, но совершенно забытых мною, и страшные рожи монстров, с которыми сражался, но тоже позабыл. И что-то ещё, от чего щемило сердце… Мне казалось, я вдохнул саму жизнь, но выдохнул затем, оставив лишь крупицу в сердце – что-то похожее на надежду или веру. Затем тьма забвения полностью отняла всё то, что я увидел и вспомнил на миг. Поистине я был в океане эмоций и вот выброшен на берег – опустошённый, ошеломлённый…

Я огляделся, ища ориентиры, но всё было чуждо и враждебно. В небе светили две звезды – огромное голубое солнце и маленькое алое. Только потом я увидел, как по моей левой ноге ползёт пёстрая и весьма диковинная змея с золотой короной на голове. Я смотрел в её пурпурные глаза, мы смотрели друг на друга. Затем она заползла за пазуху моей рубахи и пригрелась у сердца – я чувствовал холод её змеиной кожи.

Я сунул руку за пазуху, чтобы схватить змею за шею – в этот миг она и укусила меня. Тотчас кровь ударила мне в виски, голова, казалось, разбухла как арбуз, перед глазами поплыли кровавые пятна, дыхание остановилось и я упал бездыханный навзничь. В последний миг я почувствовал, как змея уползает прочь, мерцая своими пурпурными глазами, и я снова погрузился в водоворот странных воспоминаний – моих или чужих, неведомо то мне. Да и кто или что такое есть это самое «я»?..

*    *    *

Очнулся оттого, что меня бросало из стороны в сторону, как пьяного матроса в кубрике в штормовой морской пучине. Прошло несколько минут, прежде чем я понял, что лежу в повозке, которая мерно катится по ухабам деревенской колеи. Я видел, как надо мной проплывают облака, а возница что-то поёт утробным и, вероятно, нетрезвым голосом. Я приблизил свою руку к лицу и увидел на ладони змеиный укус – значит, я всё ещё здесь, и, похоже, вполне себе жив…

- Бельфегор, - сказал я слово, которое крутилось у меня на языке. Я не знал, что это или к чему, просто подумалось.

- Бельфегор, - эхом отозвался возница. Затем добавил: – Видать, сударь, ударились вы головою.

- Должно быть, - сказал я и, не рассчитав силы, резко выпрямился. Мне почему-то казалось, что моё тело будет ослаблено. На самом деле оно пружинило с избыточной силой. Я едва не вывалился из повозки, ухватившись за края.

- Я видел сон, - сказал я. – Как будто жизнь вся – сон. И я не знаю, кто есть я, и где я…

- Скажу вам, сударь, так, - молвил мне возница, - что сон есть зево чёрной черепахи, плывущей глубоко там внизу…

Я резко обернулся и посмотрел на возницу. У него была бычья голова. Он тоже повернулся и посмотрел на меня своими огромными мутными глазами. Мы оба друг на друга смотрели.

- Ты чему-то удивлён? – проговорил он. – Бельфегор.

- Разве не ты – Бельфегор? – спросил я. – Два солнца и змея с пурпурными глазами и с золотой короной: было это или сон?

- Мы почти на месте, - сказала голова буйвола и отвернулась.

Заскрипели ворота и мы въехали в просторы замка. В уши мне ударила какофония звуков – мне кажется, в этом гаме я слышал абсолютно всё: от мяуканья кошки в трёх кварталах к западу до шуршанья мышей в погребе Ингрид Блюменхольц в квартале почётных горожан к востоку. Вероятно, это действовал змеиный яд, творивший с моим телом и разумом странные штуки…

Повозка остановилась, я спрыгнул и не без тревоги посмотрел на возницу. Это был обыкновенный деревенский мужичок. Он приветливо улыбался.

- Спасибо, Ханс, - сказал я и протянул ему медяк.

Он поклонился и взял. На миг, мне казалось, я снова увидел бычью голову, но и это, должно быть, побочное действие яда.

Я быстро зашагал на запад, к причалу: мне нужно было отдышаться, избавиться от остатков странного яда. Я уже забыл то имя, которое постоянно крутилось у меня в голове. Беденгор? Беленгар? Через десяток шагов я забыл и это…

Над морем клубились тучи, на причале не было ни души. Я вдыхал ветер моря, названия которого я не знал. Кто-то замер позади меня. Я обернулся. Девушка с пытливым неморгающим взором. Как будто знакомы мы? Я не мог вспомнить…

- Мы знакомы? – спросил я. Потом добавил: - Мария?..

Она не ответила. Она нема, подумал я, нема, как змея.

Затем мы блуждали среди лачуг и оказались в каморке, освещаемой лампадой. За окном уже сгустилась тьма…

*    *    *

Долго мы смотрели друг на друга, нас разделял лишь свет лампады… Затем она нацарапала что-то на дощечке, я мельком взглянул.

- Я не понимаю эти письмена, - сказал я и посмотрел в окно, в полную, непроглядную тьму.

Затем я лёг на койку и провалился в забытие.

На рассвете мы позавтракали сухой безвкусной лепёшкой, запивая дешёвым муторным вином. Я шагнул прочь, услышав быстрое царапанье грифели на дощечке. Через миг я был уже далеко…

На площади кричал глашатай, объявляя о наборе в легионеры. Смотр происходил в казармах, куда я и направился.

- Откуда ты? – спросили меня.

- Я буду прям: не знаю, - ответил я. – Змея кусила меня и пал я без памяти враз.

Я показал укус змеиный.

- Не лжёшь?

- Не лгу!

- Ты вида благородного, - сказали мне. – Тебя будут искать. Мы выясним, кто ты такой. А пока – можешь вступить в наши почётные ряды. Во славу короля!

Все закричали: «Слава!». Я тоже сказал, хотя меня больше интересовали доспехи и оружие. Взяв меч, я поразился тому, с каким мастерством я им владел. Моя рука сама владела. Взял арбалет – я тотчас понял, что умею. Это казалось волшебством…

Комендант тотчас назначил меня командиром подразделения, без всяких выяснений, ибо только природный воин мог так искусно владеть мечом и арбалетом, да и вид мой, как отмечалось, благороден был.

Мне дали временные документы на имя Фредерика Розенкройца, - так я буду зваться для всех прочих, - и отправили с моим отрядом в долину Чёрных Рубежей, где бродили свирепые хищники и где располагалась застава у необычайно красивого водопада, куда приходили поиться невиданной красоты существа, искусно избегавшие любых попыток изловить их. Были они похожи на белых единорогов, только с крыльями. Они умели говорить, как люди, и пели, как боги…

Я был должен доставить на заставу пакет неких распоряжений, а сам забрать отчёт о текущих делах. Ординарное дело, как мне казалось…

*    *    *

В пути один из моих подопечных по имени Эрнулис стал рассказывать легенды о тех белых крылатых единорогах, которых часто видят дети и с которыми иногда даже говорят. Якобы сам Эрнулис в детские свои годы нарочно упал в воду, чтоб его спасли чудесные звери, и действительно, они явились и вытащили из воды. «Ты больше не прыгай сюда», - сказали ему со смехом. – «Осторожно ходи». И с тех пор Эрнулис стал ходить очень осторожно – настолько, что никогда не оскальзывался и не падал. Он мог пройти по заснеженной скале и не сорваться. Он даже специально ходил по рассыпанному гороху и не оскальзывался. Этим удивительным свойством его наделили, якобы, волшебные звери.

- А было, - спросил я, - чтобы кто-нибудь подстрелил дичь?

- Кто же будет стрелять в сих чудесных созданий? – вопросил Эрнулис.

- Вопросы задаю я, - заметил я. – Десять плетей ему за пререканья!

Мы остановились, Эрнулиса поставили на четвереньки и выдали ему десять плетей.

- Не церемоньтесь с ним! – приказал я.

Плети так и визжали, и Эрнулис тоже…

- По возвращении, - объявил я, - получишь пять суток карцера.

- Слушаюсь, господин, - плаксивым голосом проговорил Эрнулис.

Так мы и шествовали к назначенному пути. Миновав поля, где ещё рисковали селиться крестьяне, мы вошли в пределы Чёрных Рубежей и тотчас подверглись атаке свирепых чёрных тварей, две из которых я подстрелил на подходе из арбалета.

- Это просто дичь, - заметил я Эрнулису. – Чёрная, белая, с крыльями или без. Нет гармонии и вечной красоты, нет бессмертия и песен абсолютной формы. В каждом сердце война, в каждом слове – убийство. Мы все – дети убийц, мы все порождаем убийства…

Я направил свой арбалет в лоб Эргумеру, который смотрел на меня с вызовом, будто нельзя его сломить. Медленно и плавно нажал я на спусковой крючок. Через мгновенье дротик со свистом воткнулся в лоб Эргумера, который не дрогнул до последнего мига. Он так и продолжал смотреть на меня – прямо и с вызовом. струйка крови текла через его лицо. Затем он упал…

- Я прервал череду злодеяний, - объяснил я, обращаясь в сторону густого чёрного леса, который мы, разумеется, обходили, но в котором, вполне быть может, не страшнее и не опаснее, чем где-либо…

Через несколько часов мы увидели это фантастическое зрелище: в небо рвались грандиозные скалы, а оттуда свергался водопад, сверкающий в лучах солнца. Говорят, люди рыдают, когда впервые это видят, и с радостью приходили б сюда, если б не обилие хищных тварей. Но кто-то всё-таки бывает и здесь – тут неподалёку есть несколько ферм, достаточно богатых, чтобы помещики могли нанимать воинов для защиты своих угодий от хищных тварей. Вот их-то хозяйские детишки иногда и прибегают к водопаду, чтобы подружиться с белыми крылатыми единорогами, с этой странной и диковинною дичью…

- Ты был здесь, Эрнулис? – спросил я.

В ответ он лишь заплакал. Надеюсь, это были не слёзы счастья. Во всяком случае, я приказал выдать ему десять плетей за игнорирование прямого вопроса командира. Теперь-то он зарыдал в голос…

*    *    *

- Эрнулис, я сгною тебя в карцере, мерзавец, - сказал я со вздохом. – Ты неисправим.

И тут во всех будто дьявол вселился. С истошными воплями члены отряда вдруг выхватили мечи и набросились на меня. Я не ожидал этого, но рефлексы сработали безупречно: троих я положил из арбалета на подходе (каждому дротик попал точно в лоб), остальных порубил мечом. У меня даже не сбилось дыхание и я ни на мгновенье не прерывал ход своих мыслей. Просто несколько секунд заминки, которую я отследил почти отстранённо. Кем бы я ни был, я был воином поистине от бога. Такое умение можно получить, только начав заниматься года в три возраста и заниматься всю жизнь без перерыва, имея огромный боевой опыт. Я был действительно восхищён собою…

Таким образом, на место своей миссии я прибыл один.

- Где отряд ваш, господин? – спросили меня на заставе.

- Пали смертью трусов, как я и ожидал, - ответил я. – Я предпочитаю одиночные рейды. Никто не отвлекает меня от важных и существенных раздумий, к коим склонен я.

- Мы вас поняли, - сказали мне стражи, передавая пакет, который я должен был доставить в расположение наших казарм. – Счастливого пути!

Я тотчас и отчалил, один и в сумерки. Никто меня не задерживал, да и кто бы посмел задержать…

У водопада я присел, любуясь закатом. Почти тотчас за моим правым плечом я услышал хрюканье и, не оборачиваясь, вопросил:

- Как звать вас, твари?

- Зови нас куломо, - услышал я тотчас. – Или фулкас, или билмар. Не ошибёшься.

- Вы – оборотни из чёрного леса? Вы обернулись этими белыми, с крыльями, чтобы слетаться сюда на водопой?..

- Как ты догадался?

- Вы слишком фееричны. Лишь немыслимая мерзость может срываться в подобном…

- Да, при нашем виде лишаются ума, настолько мы страшны. А уж если попадётся кто, то даже костей не остаётся…

- Пожираете без остатка?

- Сначала мы прокусываем череп и поедаем мозг – это самое лакомое для нас. Ручки и ножки – то для детишек наших забава…

- Как у вас там, в чёрном лесу?

- Мило и уютно.

- Так я и думал…

Я сидел и слушал, как крылатые белые твари лакают воду, жадно и с хрюканьем.

Не оборачиваясь, я выстрелил из арбалета через правое плечо. Табун отродий засуетился и упорхнул, унося в зубах подраненного. Я блаженно растянулся на земле и погрузился в сладкий сон…

*    *    *

Мне снилось, будто я скольжу по дну океана, закрытого плотным ледяным панцирем. Кожей я чувствую бесконечные оттенки холода, будто океан состоит из бесчисленных струй воды, отличающихся по температуре. Полная тьма, но отчётливо различаются конфигурации берега. Каким существом являюсь я, я не знаю. С огромной скоростью я перемешаюсь по дну океана, чувствуя эти удивительные температурные потоки. Это необычайно приятно и всегда свежо. Наконец, я оказываюсь на краю океана, выныриваю из-подо льда и вижу грандиозные чёрные скалы, уносящиеся ввысь в бесконечные дали…

Открыв глаза, я увидел маленькую девочку с огромными голубыми газами. Она улыбалась и щекотала мой нос цветочком, а ведь я мог ударить наотмашь…

- Ты видела сказочных зверушек? – спросил я её.

Она кивнула и показала пальчики: три штуки она видела.

Я показал ей арбалет.

- А я вот подстрелил одну зверушку. Вон от неё осталось что-то…

Я показал пальцем на субстанцию, которая выпала из волшебного существа, когда я засветил ему куда-то из арбалета.

Девочка неуклюже подбежала к субстанции и стала копаться в ней пальчиком.

- Гадость какая, - заметил я, с шумом выпуская газы.

Было чудесное утро, мне нужно было возвращаться.

Вдруг девочка закричала. Я, зевнув, посмотрел. Девочка трясла окровавленной ручкой: вместо пальчика торчала косточка, потому что субстанция оказалась кислотной. Вероятно, было больно.

- Ещё одно испорченное утро, - проворчал я и направился поскорее от этого шума прочь.

Ещё долго были слышны эти истошные визги, которые почти сбили меня с верного хода моих размышлений. Я думал о том, как оно там живётся, в тёмном лесу, где так мило и уютно?..

- Фредерик Розенкройц! – услышал я воззванье. На перепутье стоял всадник, облачённый в элитные командирские доспехи.

- Так прозвали меня, - сказал я. – Кто посмел подать голос в мой адрес, могу я спросить напоследок?

- Я Энгумар, брат Эрнулиса!

- Я видел, как он испражнялся под себя, когда его пороли, - сказал я.

Воин попытался эффектно стремиться с лошади, однако получилось это весьма убого и неловко. Я зевнул.

- Вызываю тебя на поединок! – дрожащим голосом пролепетал самоубийца.

Я пожал плечом и воткнул ему в горло меч. Только настоящий мастер знает, как пробить это тонкое место, где сходятся доспехи. Одним движением прямо в горло…

*    *    *

Миновав чёрный лес, столь зловещий и притягательный, я решил перекусить на крестьянской ферме, прежде чем продолжу путь свой в замок.

Без лишних слов я вошёл в лачугу, положил на стол несколько медяков и принялся за чтение отчёта, который должен был доставить своему командиру. Крестьяне молча ставили на стол еду, - в их почтительном молчании было больше благоразумия и достоинства, чем в иных дурнях, помёт которых я видывал так часто…

Отчёт ж был прелюбопытен. Оказывается, застава охраняла путь на рудники, которые располагались где-то далеко на востоке. Там работали каторжане, иногда предпринимавшие попытки побега, однако мало кто из них добирался до заставы, так как их настигали ещё более жуткие твари, чем обитали в долине Чёрных Рубежей. Ну а у тех немногих, кто всё-таки добирался, не было ни одного шанса проскочить: их ловили, тщательно пытали, вызнавая всё, и казнили тут же на месте, без перевода в замок, дабы не могли обречённые сбежать.

В отчёте говорилось о каждом случае перемещения через заставу в одну или другую сторону, но сведений о добытой драгоценной руде не было никаких. Как я понял, она там и оставалась, в большом мрачной замке, выдерживающем перманентную осаду со стороны звероподобных существ, заполонивших с некоторых пор ущелье. Произошло это мгновенно и совсем недавно. Как справиться с этой бедой, никто не знал, однако работы по добыче руды не прекращались. Всё это было совершенно секретно, поэтому я за обедом всё это и рассказал моим добрым хозяевам.

Напоследок я выдал им золото дурака Энгумара, погладил злобную собачку, которая всё это время грызла мои ноги, и направился в замок, который был уж неподалёку.

- Срочное послание! – объявил я свирепым стражам.

Заскрипели ворота замка, отворяясь предо мною. Как победитель, как экзарх, ступал я в этот город…

Не перемолвившись ни с кем ни словом по пути в казармы, я бросил на стол перед комендантом пакет и доложил:

- Эрнулис пал, остальные взбунтовались и были остановлены, ибо миссия была столь легко выполнима.

Комендант кивнул.

- Мы объявим в казарме о славной гибели наших братьев.

- Их гибель была позорной, - подчеркнул я. – И об этом будут знать все.

Комендант встал из-за стола. Он был чуть выше моего пупка. Ему нужно было смотреть высоко вверх, чтобы сполна изведать моего высокомерия и пренебрежения. Он открыл было рот, как рыба, подвигал так, закрыл обратно и почему-то поспешно засеменил прочь.

Моя рука лежала на арбалете и пару раз пальцы дрогнули. Однако я сдержался. На этот раз – сдержался…

*    *    *

Вечером все воины выстроились на плацу перед казармами и слушали странную и уклончивую речь коменданта, из которой следовало, что отряд, возглавляемый мною, почти полным составом погиб в некой борьбе, которая исключала правила рыцарской субординации. Всё это было изложено в крайне велеречивой форме и, очевидно, предназначалось по большей части писцу для эпических хроник легиона. Воины откровенно скучали, проявляя истинное мужество, выслушивая всю эту чушь. Писец же скрипел пером и загаживал свиток за свитком. Полагаю, это будет называться чем-то вроде «История достопочтенного Эрнулиса и брата его, Энгумара», только следовало бы добавить: «сражённых великим и непобедимым Фредериком Розенкройцом, да пребудет над ним длань Господня во все времена!». Обо мне в этой похабной истории вообще не было ни слова, хотя я как бы главный герой-то. Словом, история пишется для историков, а для народа будут «побасенки» и «небылицы». А меня-то уж попомнят надолго, только и разговоров-то, что обо мне…

Наконец, все разошлись по казармам, а я направился на причал, чтобы любоваться звёздами и морем…

Как я и предполагал, там меня поджидала Мария, но к счастью, она была нема, поэтому не могла мне особенно докучать, даже если бы поставила это своей целью. Её грифель я выбросил в воду, чтобы она не шуршала им на своей дощечке, а также наподдал хорошенько и приказал не приближаться ко мне ближе, чем на пять шагов. Едва ли кто-либо ещё рискнул бы соваться ко мне, по крайней мере, я очень надеялся, что удастся побыть в покое хотя бы несколько часов, глядя на звёзды и море…

Примерно через полчаса я почувствовал, что за спиной происходит какое-то движение, но виду не подал. Ещё через полчаса позади меня образовалось форменное столпотворение, хотя никто не посмел подать ни звука.

Я обернулся и увидел тупые рожи все этих подонков. Они смотрели на меня с различными эмоциями ужаса, страха, испуга, недоумения и тупой злобы. Собрался, наверное, весь город, включая легионеров и самого коменданта впридачу. Он сжимал двуручный меч и, вероятно, имитировал дерзкую атаку. Зачем? Мой арбалет пробивает с такого расстояния доспехи навылет…

- Я слушаю вас, господа, - произнёс я.

Никто не ответил мне, однако произошло то, что было несколько неожиданно для меня: сразу с нескольких сторон ловкие умелые руки набросили на меня сеть. Такого оборота события я не ожидал, арбалет оказался никчёмен, меч я также не мог выхватить, поэтому пустил в дело кинжал и действительно успел сделать несколько точных движений, разрезая есть, но тут меня стали колотить вёслами и баграми сразу дюжины две человек…

Длилось это не менее пятнадцати минут, причём всё это время я вполне успешно избавлялся от сети, не обращая внимания на удары. Уже оглохший и ослепший от залившей мои глаза крови, я почувствовал, как погружаюсь в воду. Это было удивительное чувство… Холода я не чувствовал, только различные потоки температур, - удивительное, ни с чем не сравнимое чувство. Затем я увидел дно и с огромной скоростью направился куда-то в совершенной темноте, спокойный и в то же время увлечённый. Все заботы и печали остались позади, я просто плыл в океане навстречу чёрным скалам, которые лишь только остановят путь мой…

______________

Прим. авт.:

Данное произведение является сценарием фильма

и имеет аллюзии к фильмам «Телохранитель» (1961),

«Ненависть» (1980), «Железная пята олигархии» (1997),

«Куда покойники уходят умирать» (2012) и игре «Gothic 2».

Герой

Двадцатого марта я предпринял поездку к своим родственникам, жившим неподалёку, чтобы уладить кое-какие дела. Приветливо пообщавшись, мы быстро решили все вопросы, и уже в полдень, уклонившись от предложения остаться погостить пару дней, я отправился домой, наслаждаюсь прекрасной погодой ранней весны. Как и многие, полагаю, я обожал это чудесное время, поэтому обратный путь – порядка двадцати километров – я решил пройти пешком. Я намеревался быть дома в вечерних сумерках, чтобы с упоением погрузиться в ванну, а затем – в сладкие сны. Так и было бы, вероятно, если бы не нечто такое, что раз и навсегда перевернуло всю мою жизнь…

Как я уже говорил, в прекрасном расположении духа я направился домой через чудесные живописные поля моей прекрасной родины, которую я так любил и которая ныне обращена в столь беспросветный кошмар и ужас, исхода которому нет. Напевая весёлые мотивы, я шёл, срывая полевые цветы, окутанный весенним ветерком. Примерно через два часа я, двигаясь вдоль реки, ведущей меня безошибочно в город, увидел, как справа от меня, метрах в ста, прямо в земле открывается гигантский люк. Ошарашенный этим зрелищем, я оцепенел, а ещё через мгновенье из люка вынырнул ослепительно блестящий диск и, на миг замерев, беззвучно скрылся в небесной выси. Так же беззвучно и довольно быстро закрылся и люк в земле. Всё это произошло буквально за две минуты – те две минуты, которые навсегда изменили мою жизнь…

Выдохнув, я был вынужден присесть, ибо ноги не держали меня. Моё сердце бешено колотилось, а дыхание перехватило так, что я был близок к обмороку. Прошло не менее десяти минут, прежде чем я пришёл в себя и попытался мыслить здраво. Полевые цветы в моей руке нелепо дрожали – действительно, меня всего колотило… «Господи», - пробормотал я, - «что ж это было-то?..».

Усилием воли я заставил себя поверить в то, что мне это привиделось, но кого я обманывал? У меня всегда была крепкая психика и ясный ум, я никогда не пил, не курил и не принимал наркотиков. Я был юн и совершенно здоров. То, что я видел, было железобетонным фактом, который уж очень трудно было списать на помрачение. «Может, это был малый эпилептический припадок?», - с надеждой подумал я. Действительно, будучи блестящим студентом-медиком, я знал, что подобное возможно. Иное дело, что у меня не было ни большой эпилепсии, ни малой, так называемого эпилептоидного статуса. С чего бы вдруг у меня были такие помрачения с острыми галлюцинозами?..

Размышляя в таком духе, я автоматически шагал домой, непроизвольно оборачиваясь и тревожно разглядывая небеса, чтобы снова увидеть этот блестящий диск, вынырнувший из недр земли. Вот уже показался город, и я, поднажав, вне себя шагнул в его пределы. Я не знал, что мне делать теперь, но было какое-то смутное побуждение, что я должен что-то предпринять. Но что именно? Отправиться в полицию? И что же я бы сказал? Даже если бы мне удалось убедить полицейских, это привело бы лишь к тому, что меня отправили бы к психиатру с подозрением на острый психоз, вызванный приёмом каких-нибудь наркотиков. Вот уж каких приключения я не жаждал…

Не сообразив ничего лучше, я направился прямиком в студию нашей местной радиостанции, чтобы хотя бы в шутку поговорить об этом. Как раз назревал вечерний шестичасовой эфир, и я надеялся, что, дабы заполнить эфирное время хоть какими-нибудь новостями, мне дадут поведать о том, что я увидел только что и что почему-то, как мне казалось, грозит страшной бедою для моего города или даже для всего подлунного мира… Я выступал на радио и раньше, - я был кем-то вроде городского вундеркинда, - поэтому мы быстро сговорились с ведущим, что я сообщу о своей «экстраординарной» новости. На всё про всё мне уделялось десять минут, поэтому я попытался собраться с мыслями, чтоб изложить суть немыслимого дела более-менее в наукообразном ключе. Я был должен…

*    *    *

Мы уселись в студии друг против друга и надели наушники. Должно быть, вид у меня был взволнованный, поэтому ведущий – мой старинный знакомый Пьеро де Вигго – с лёгкой иронией вопросил: «Так что же случилось, Адольфо? Увидел НЛО?». Он всхохотнул. Я едва не упал со стула от этой неожиданной реплики, меня буквально «срубило с ног», в голове загудело и в ответ я мог лишь несколько раз судорожно кивнуть. Не сводя с меня странного пристального взгляда, Пьеро молча включил тумблер. Передача началась бравурной музыкой в сочинении местного ансамбля, - «Наш город краше всех нас свете!», - и таким же бравурным голосом ведущего, приветствующего слушателей. Это, конечно же, была запись, в действительности Пьеро хмуро разглядывал мой жалкий вид, держа палец на тумблере, чтобы вовремя отключить прямой эфир, если у меня начнётся какой-то пароксизм. Полагаю, Пьеро решил, что я объелся каких-то грибков. Я не виню его за это, хотя теперь-то уж все поняли, насколько страшным оказался тот мой отчаянный призыв в ужасное бездонное ничто…

Не давая мне начать нести ахинею, Пьеро быстро заговорил: «Кстати, о необычайных приключениях, зачастую являющихся следствием бурной фантазии особенно впечатлительных натур».

«Известный факт», - согласился я (к счастью, мой голос не дрожал, как я беспокоился о том). – «Могу добавить, что острые галлюцинозы могут вызывать различные животные яды, например, жабьи железы, а также пыльца растений».

«Весенних растений», - уточнил Пьеро.

«Да, безусловно», - сказал я. К огромному моему счастью, я практически пришёл в норму. Всё же научный дискурс совладал с моей паникой и твёрдо поставил на ноги железобетонной логики. – «Представим себе возможность увидеть летающую тарелку», - рассуждал я почти спокойно и весьма даже напористо. «Так», - сказал Пьеро. «Она может мелькнуть в небесах», - сказал я, показав рукой, как НЛО мелькает. – «Беззвучно и мгновенно. Кто докажет, что этого не было? Не существует людей с такой реакцией, чтобы успеть заснять этот момент. Тем более, что всегда легко списать его на блик на лобовом стекле автомобиля или какое-нибудь «двойное солнце»». «Метеорный зонд зачастую». «Безусловно! Шаровые молнии, блуждающие огоньки, даже микро-чёрные дыры. О фотоподделках даже не говорю. Другое дело, когда объекты преследуют пассажирские самолёты и их сигарообразные трубчатые оболочки видят десятки людей. Или когда объект появляется из-под воды вблизи океанского лайнера и это видят сотни человек. Или…». «Или?..». «Объект может появляться из-под земли. Их там много, полагаю. Подземные базы…». Мой голос сильно сдал, я вдруг почувствовать упадок сил, как будто боксёр, получивший удар в поддых. Пьеро, разумеется, не намеревался этого делать, он просто профессионально вёл передачу. Как человек, он, должно быть, не в шутку волновался за меня…

«Город в опасности», - устало сказал я. – «Вторжение началось…». В полной апатии я понуро уставился в стол.

Пьеро мягко перекинул тумблер, - эфир, я полагаю, на этом был закончен, - и включил музыкальную программу. Эфир залился бравурной музыкой в исполнении ансамбля «Арбузная мастерская», который я терпеть не мог. Пьеро, вздохнув, лирическим тоном проговорил: «Весной бывают обостренья…». Он внимательно рассматривал меня. Потом вдруг хлопнул ладонью по столу и воскликнул: «Пыльца! Ну, конечно же, дело в пыльце! Всё вокруг цветёт, все ошалелые, на кого ни посмотри!». Я задумался. Железная логика отрицательно мотала головой.

«Я, пожалуй, пойду», - устало сказал я, поднимаясь из-за стола. Пьеро заботливо проводил меня до двери. Покинув пределы студии, где, как всегда, у меня быстро вызрела лёгкая клаустрофобия, я поспешно двинулся прочь из здания. На первом этаже я увидел за окном довольно большую толпу и, преисполненный мрачных предчувствий, собрал всё своё мужество и отважно предстал перед врагом…

«Что за чушь ты там нёс?», - вопрошали меня. Гордо и высокомерно рассматривал я этих жалких подонков, которых всегда столь глубоко презирал за узость ума и бездарность. Лишь одна, Вероника, девушка с красивыми и честными глазами, пылко шагнула ко мне, взяв за руку и выводя из этой смрадной толпы безродных псов, которые скалили свои подлые рожи в тупой ненависти и злобе…

Накатило лёгкое затмение, затем я пришёл в себя, чувствуя некие токи, которые шли через мою руку. «Пшла прочь», - спокойно сказал я Веронике и гордо, одиноко, как всегда, направился домой.

Сгущались холодные и совсем не добрые сумерки…

*    *    *

Я не мог спать. Ходя из угла в угол в своей жалкой каморке, я раздумывал обо всём происшедшем в этот бурный сумасшедший день. То и дело я выбегал на улицу в крайней тревоге, почти на грани помешательства всматриваясь в холодные равнодушные звёзды, среди которых, быть может, затаился этот невиданный, пугающий и в то же время прекрасный спутник… «Хорошо», - проговорил я вне себя и простёр руки туда, в космическую бездну. – «Заберите меня, унесите отсюда…». Ветер – холодный и пахнущий помойкой – бил мне в лицо. Я возвращался в дом и снова начинал метаться по комнате.

Не выдержав, я набрал личный номер Пьеро де Вигго и, услышав его сонный голос, быстро проговорил: «Без шуток, товарищ, ты единственный, кто поймёт! Ты знаешь, что уже начали исчезать люди?..». Пьеро долго молчал. «Уже начали, да?..», - наконец, произнёс он отстранённым чуждым голосом. «Господи», - подумал я, - «в него уже вселились твари… Это не голос Пьеро!». «Слушай, ты, тварь», - сказал я твёрдо и с угрозой. – «Покинь разум моего друга! Сгинь, отродье!». Я затрясся в решимости и даже ударил кулаком невидимого врага. «Угу, угу», - сказала тварь, захватившая мозг Пьеро. – «Вас поняли». Мои ноги задрожали, я, трясясь как ветхий старик, уселся в кресло. Они всё просчитали! Охота началась…

Я выбежал на улицу и, обуянный ужасом, бросился прочь. Этот город уже захвачен тварями из блестящей неведомой штуки, вынырнувшей из-под земли! Лишь единицы спасутся – в лесах, катакомбах, повсюду, но малыми горстками. Будет война – страшная, невиданная. Государственная машина будет спасать власть имущих, остальные будут брошены на произвол судьбы. Банды пустошей, работорговля, отважные мстители. И всюду хищные твари с неведомых звёзд, в поисках желёз для размножения в огромных резервуарах, светящихся фосфоресцирующей субстанцией…

На краю города я – я просчитал это заранее – забежал в оружейный магазин, с порога бросив камень в продавца, который уже был захвачен тварями из космоса, и быстро собрал всё, что мне нужно для выживания: рюкзак с провиантом, палатку, ружьё, револьвер и патроны, а также побольше спичек. Переобувшись в водонепроницаемые ботинки и накинув непромокаемый плащ, я был готов к суровым реалиям жизни в этом аду, который не закончится уже никогда. «Вам не достать меня, твари!», - написал я на бумажке, оставленной рядом с проломленным черепом несчастного продавца, мозг которого был захвачен…

Остаток ночи я таился в заброшенном здании недалеко от города, крутя радиопередатчик в поисках секретных волн повстанцев. Я должен был связаться с ними, чтобы возглавить Сопротивление. Морально я был готов, я всегда к этому шёл – гордый и одинокий, как всегда…

Холодный дождь рождает лабиринты...

*    *    *

Холодный дождь рождает лабиринты

Забытых снов, чудовищных надежд,

Что вечно бродят с алыми глазами

В безмолвной и кошмарной тишине,

Как будто ищут в чёрной бездне вызволенье…

Аргус-13

1

Я стоял на стартовой площадке и смотрел на след взмывающей ракеты. Затем яркая вспышка на миг ослепила меня, и в чёрных клубящихся тучах медленно падала звезда: то, что осталось от корабля.

Я прислушался к себе: я был совершенно спокоен. Ещё пятнадцать минут назад мы стояли здесь, улыбаясь и глядя друг другу в глаза. Добрые, я подумал, у всех были добрые глаза…

Я вспомнил о них, я всё ещё видел их лица. Генрих, Альберто, Николай, Амата, ласковая Нерида и её маленькие щенята. Вот тут на меня и нахлынуло… Лил дождь, - густой и тяжёлый на этой планете, - и слёзы заливали мои глаза. Странно: я был безмятежно спокоен…

Затем я побрёл к зданию станции. Из головы не выходили эти милые щенята, которым мы даже не успели дать имена. Пять маленьких клубков ласковой шерсти. И их мама – красавица Нерида, которая была нашим санитаром. Сколько человек спасла она, вытащив из смертоносных джунглей? Она и меня спасала не раз…

От слёз или от нахлынувших воспоминаний у меня кружилась голова. Я вошёл в рубку связи и рухнул на койку. Посмотрел на таймер: 10:15 утра. Я не хотел читать отчёт о взрыве ракеты, я не хотел знать, в чём причина аварии. Не всё ли равно теперь, когда их нет? Ещё раз – и в последний раз – я подумал о каждом, чтоб больше не беспокоить память о них. Слёз уже не было, только усталость и мрачная тяжёлая печаль этого пасмурного безрадостного утра…

*    *    *

Кажется, я дремал. Во всяком случае, чувство эмоциональной опустошённости завладело мной, а на горизонте уж маячила депрессия.

С большим трудом поднялся к койке и побрёл к рубке управления. На центральном мониторе высвечивались показания датчиков. Не моё дело искать причину аварии, сообщение было отправлено в центральный узел связи автоматически. Я был лишь распорядителем на этом форпосте. Здесь, на этой дикой гигантской планете, осваивать которую предстоит столетья.

За окном сгущались сумерки. Я мрачно пил кофе, надеясь, что меня не побеспокоят. Но, разумеется, монитор связи засветился и я увидел усталое лицо Горделиуса.

- Привет, - сказал он.

- Привет, - ответил я.

Помолчали.

- Завтра утром прибудет исследовательская группа, - сказал Горделиус. – Дай им вездеход и всё необходимое для отправки на место падения… того, что осталось.

Я внезапно принял решение.

- А можно и я с ними?

Горделиус удивился.

- Зачем тебе это?

Меня обуревала решимость.

- Там были близкие мне, - сказал я. – Быть может, что-то осталось от их вещей.

- Понимаю, понимаю. – Горделиус серьёзно и понимающе покивал головой. – Хорошо, отправляйся с ними.

От волнения я едва сдерживался, чтобы не вскочить.

- Ты… в порядке?

Я кивнул.

Экран погас. Я тотчас вскочил и пулей выбросился во тьму, где долго бегал, чуть ли порываясь взлететь. Тучи разошлись, надо мною сияли ослепительно яркие гигантские звёзды…

2

Я так и не сомкнул глаз в эту ночь, и ранним утром встречал спасательную шлюпку, которая привезла опытных колонистов для проведения расследования.

Люк отворился, я стоял перед ними в полном снаряжении.

- Вездеход готов, - сказал я. – Проследуйте за мной.

Командир группы – Искандер, высокий красавец с умным и жёстким лицом, чеканно представился, предъявив документы. Почти строевым шагом направились к вездеходу, который рычал на краю стартовой площадки.

Вёл машину я, прямо через деревья, не особенно выбирая путь. Маршрут был отмечен на экране пульта, я лишь мельком смотрел на него, следуя интуиции, непонятно откуда взявшейся.

Группа поиска – пять человек, не считая командира, - сидели прикреплённые в креслах с серьёзными лицами. Вездеход бросало из стороны в сторону, будто шлюпку в океанском шторме. Я нажал педаль до отказа, ведя машину между особенно крупных деревьев, которые она не могла свалить.

Через несколько километров перед нами предстала река, но я даже не сбавил скорость: вездеход был герметичен. Некоторое время мы передвигались по дну реки. В иллюминаторы скалились какие-то хищные пасти.

Наконец, вездеход с рёвом вырвался из реки и снова ринулся в лесную чащу. Даже в бронированном герметичном брюхе было слышно, как ревут его мощные турбины.

- Багирус 12-С, - сказал я Искандеру. – Бронеход спасательный на 12 человек. Его можно превратить в спасательную шлюпку в условиях открытого космоса, приземлиться на планету даже в океан и, не выбираясь, исследовать её. Тяга на портативном атомном реакторе размером с футбольный мяч. Выработка при полной трате энергии – пять тысяч часов.

- Неплохо, - сказал Искандер.

- Вы можете перекусить, - предложил я. – Синтезатор пищи переработает ваши экскременты в любое блюдо, которое вы пожелаете.

- Благодарю.

Я исполнил миссию гостеприимства, испражнившись в комбинезон: по патрубкам выделения направились в синтезатор пищи. Сам я был неголоден.

*    *    *

Мы приближались к цели: на мониторе алела точка, указывающая на место падения шлюпки.

- Мы на месте, - сказал я.

Я сбросил скорость, но бронеход всё так же ревел турбинами, пробираясь через джунгли. Наконец, мы увидели каркас шаттла. Я остановил машину.

- Вы можете остаться, - сказал командир. – Нам нужен только чёрный ящик.

- Я бы хотел посмотреть, - сказал я.

Искандер кивнул.

Мы вышли их бронехода, тотчас начав отстреливать живность, которая со всех сторон обрушилась на нас. Автоматическая башня бронехода также стреляла. Что-то проревело поблизости – и туда ударила бластерная пушка.

Наконец, всё угомонилось. Наши скафандры были обагрены кровью, слизью и перьями обитателей этой планеты с головы до пят. Мы спокойно двинулись к остаткам корабля.

Было бы невероятным найти хоть что-то, что могло бы остаться от членов экипажа, но всё-таки я искал, приседая и шаря руками в траве.

- Мы нашли его, - услышал я голос Искандера в своём шлеме. – Чёрный ящик.

- И это всё? – спросил я.

- Признаков биоматериала не наблюдается, - проговорил человек из группы, глядя на свой датчик. – Мир их праху.

- Мир, - сказали негромко все.

3

Возвращались в полном молчании.

(неоконч.)