Плутония-2: Лиловое солнце Агартхи

Плутония-2

(Лиловое солнце Агартхи)

Пролог

17-го марта 1924-го года я получил письмо от профессора Платонова с предложением принять участие в новейшей экспедиции в районе Южного Урала. Подробности не сообщались, я был заинтригован, предвкушая нечто необыкновенное, никогда доселе никем не виданное, нечто на грани безумия, согласно духу эпохи. Новая власть, проявлявшая необычайную ретивость в любых научных подвижках, будь то генетика, инженерия или медицина, щедро платила золотом из бывших царских запасов и, надо сказать, зачастую достигались необычайные успехи, если вспомнить сенсационные опыты Богданова по оживлению мёртвой ткани и достижения физического бессмертия, или «турбулент Прохорова» - дисковидный механизм, генератор которого мог устранять силу гравитации и на огромной скорости перемещаться на любые пространства, включая и космические. Профессор Платонов заведовал кафедрой геологии и, насколько я помнил по своим студенческим годам, был приверженцем «внутреннего Солнца» - экстравагантной теории, полагавшей, что Земля имеет полую структуру, внутренний океан и некие земли там, освещаемые небольшим, но весьма ярким светилом. Тибетцы якобы именовали эти внутренние земли Агартхи, и в некоторых текстах описывались они весьма подробно. Мне неизвестно, почему профессор Платонов вспомнил обо мне и прислал письмо с приглашением, но, конечно же, я немедленно телеграфировал о своём прибытии в Петроград.

2-го апреля я был в бывшем столичном граде и вместе с другими участниками экспедиции сидел в помещении кафедры геологии, предвкушая интереснейший рассказ. Любезно поприветствовав нас, профессор Платонов посвятил нас в подробности предприятия. На Южном Урале, в районе Магнитогорска, рассказывал нам профессор, в ходе разработок карьера два года была обнаружена сеть катакомб, разветвлённость и глубина коих доселе оставались неясными. Исследовательские группы смогли проникнуть примерно на два километра вглубь, но предельная точка погружения оставалась неизвестной. Согласно теориям полой земли, уже на расстоянии десяти километров начинаются пространства освещаемые внутренним солнцем. Учитывая, что, как и на поверхности, внутренние земли омываются По-преимуществу океаном, не исключён вариант долгого водного плавания, что, казалось бы, совершенно невероятно, однако вполне допустимо в рамках теории.

«Если теория наша, вдохновлённая передовыми достижениями советской науки рабоче-крестьянского пролетарского строя, подтвердится, товарищи», - с вдохновением произнёс профессор, - «мы увидим пред собою океан и, вполне возможно, реликтовые формы жизни, избежавшие потрясений, коим подвергалась поверхность внешних земель. Там, дорогие друзья мои, вечный тропический рай и изобилие, коим в самой полной мере должны воспользоваться трудящиеся всего мира!».

Вне себя от ликования, кафедра разразилась аплодисментами и криками «Да здравствует мировой пролетариат!» и «Слава советской науке!». Даже комиссар Патрушев, - усатый вояка из донских казаков, - ухмыльнулся в усы: «Вот же черти учёные, чего только не выдумают!».

Быстро решив все формальные вопросы, начало экспедиции было намечено на 10-е апреля. Помню то чувство глубокого, всеобъемлющего счастья, которое охватило меня в те славные дни. Дружелюбные лица товарищей, бодрая инициатива сотрудников ЧК и городской префектуры, мгновенное решение всех неотложных задач, - всё это окрыляло и придавало безмерно сил. Как и прочие, я не мог бездействовать и трудился не покладая рук, лишь едва прикрывая глаза на короткий сон. Моя великая родина творила великие дела, и я был на самом передовом крае событий…

Глава 1

В назначенное время наша группа в составе пятнадцати человек, не считая формального руководителя профессора Николая Платонова и сопровождающего начальника безопасности Устина Патрушева, отбыла на специальном паровозе к южным регионам Урала, чтобы, помимо прямых экспедиционных задач, заложить фундамент долговременной научной базы с документальным названием «Плутония-2» и, неформально, «станции профессора Платонова». Именно под вторым названием о ней будет говориться в передовой советской прессе.

Едва ли нужно говорить, что все мы были преисполнены энтузиазма и с нетерпением ожидали начала удивительного рейда, чтобы увидеть, если нам столь сказочно повезёт, неведомый чудесный океан с диковинной живностью, где-то там, в километрах под нашими ногами. Однако прибыли мы на место лишь через неделю. Выгрузив всё наше снаряжение в Челябинске, мы ещё два дня на нескольких грузовиках добирались к таинственной пещере, и вот, наконец, предстали перед нею посреди довольно мрачных пейзажей. Небольшой рабочий посёлок, занимавшийся работой в карьере, был переведён в другое место, а дома и производственные предприятия должны были послужить нам фундаментом для создания научной базы.

Две недели провели мы в подготовке к экспедиции, тщательно проверяя наше оборудование и комплектующие, все наши запасы, оружие и медицинские принадлежности. Уровень нашей полготовки был таков, что мы могли проводить операции прямо в походных условиях. Наш доктор, Болеслав Сковронский, был известен как гениальный хирург и человек бесконечной храбрости, имевший огромный опыт работы в полевых условиях, поэтому о своих потрохах мы не беспокоились. «Даже острым камнем и простой иголкой я смогу прооперировать вас», - весело заверил нас добрый доктор, и мы были рады это услышать, готовые с новой силой устремиться в неведомый путь в глубины земли.

И вот этот день настал. Сразу после майских праздников, когда пролетариат всего мира торжественно отметил День Труда, мы направились в путь, в сторону закрытого карьера, где зиял вход в бездонные глубины. «Надеюсь, шпионов среди вас нет?», - весело поинтересовался комиссар Патрушев, в шутку погрозив нам маузером. «Никак нет!», - бодро отозвались мы. При этом невольно посмотрев на кране странного типа, стоявшего в стороне от нас и выглядящего, честное пролетарское слово, как настоящий шпион. По крайней мере, я изобразил бы его именно так: чёрный плащ с поднятым воротником, шляпа, совершенно неприметная внешность, на лице очки и «чаплинские» усики; левая рука в кармане, в правой портфель. Он не обращал на нас ни малейшего внимания. Мне кажется, он вовсе не говорил по-русски. Комиссар, как ни удивительно, так же не обращал на него никакого внимания. Держался этот человек несколько в стороне от нас, как я уже говорил, и лишь несколько раз я видел, как с ним разговорил наш профессор. Кажется, они говорили по-немецки.

Как бы то ни было, вся наша группа бодрым шагам двигалась к кавернам. Каждый знал свои обязанности, каждый был важен и незаменим. Дух товарищества скреплял нас и устремлял к новым горизонтам открытий во славу нашего великого социалистического отечества, сбросившего столь тягостные путы мракобесного идиотизма царских упырей.

*    *    *

У спуска под землю наша экспедиция остановилась, чтобы быть запечатлёнными на фотографии. Лица наши светилась счастьем и энтузиазмом, мы верили в себя и друг в друга, каждый готов был умереть во имя прогрессивной советской науки и своего товарища, буде это понадобится. Ничто не могло нас сломить, мы были готовы сокрушить все преграды и проникнуть хоть к чёрту в логово, чтобы посмотреть, как корчатся на сковородке в аду тираны и кровопийцы, столько веков истязавшие рабочих и крестьян. Все эти чувства отражались на наших лицах, быть может, когда мы смотрели в объектив фотографического аппарата, направленного на нас неизвестным товарищем с внешностью шпиона. Тогда ещё у мен промелькнула мысль, что на фотографии его-то и не будет, и что-то подсказывало мне, что и в документах экспедиционных он тоже не значился. Странным это показалось мне, но я отбросил эти мысли, заключив, что для полной анонимности были весомые причины.

«В этот миг», - взволнованно и вдохновлённо провозгласил профессор Платонов, - «мы начинаем наш славный путь на поиски неведомых земель и горизонтов. Что ждёт нас там? Какой рывок получит советская наука от новых открытий? Всё это нам предстоит узнать. Ура, товарищи!».

Мы огласили мрачное отверстие громогласным «Ура!» и геолог Григорий Бурлаков, светя мощным фонарём, первым шагнул в пещеры. Один за другим, соблюдая порядок, организованно направились и мы, в крайнем волнении и с ликованьем в сердце. Помню, в самый последний миг я почувствовал неодолимое желание обернуться, однако всё же сдержался, сочтя этот порыв сентиментальности нелепой отрыжкой буржуазии, но было такое чувство, словно что-то закрывается или завершается за нами, как будто мы входили в иное измерение.

«Ишь ты, мрак какой», - буркнул усатый коммисар позади меня. – «Тут и черти, небось, водятся».

Честно говоря, меня слегка передёрнуло от этих слов, но устраивать полемики с комиссаром я, конечно, не собирался. По крайней мере, не сейчас…

Наш отряд довольно сильно растянулся и шедшие позади находились в почти полной тьме, однако в целях экономии светил лишь один фонарь – фонарь ведомого, коим был молчаливый геолог Бурлаков, принимавший участие в исследованиях пещеры в первые годы обнаружения. Несмотря на зияющие повсюду проёмы, мы не могли заблудиться, ибо исследованный маршрут был отмечен. В небольших залах мы устраивали привалы, сверяя своё нахождение с черновыми картами, которые уже сделали разведчики. Нам предстояло ещё много пройти, чтобы достичь той точки, на которой исследования спуска был прекращены.

Пробыв всего несколько часов под землёй, я обнаружил к своему удивлению, как сильно изменилось восприятие времени. Не веря глазам своим, я смотрел на часы, которые показывали всего лишь шесть вечера (мы начали спуск в полдень), когда мне казалось, что мы блуждаем уже суток двое. Судя по моим товарищам, у них были те же ощущения. Надо признать, что только теперь я обнаружил у себя лёгкие признаки стеснённости от сводов земли. Похоже, у меня были наклонности к клаустрофобии, однако это не играло решающей роли. Как этнограф, я привык к открытым путешествиям, к огромным пустошам Якутии и безбрежным сопкам Камчатки. Конечно, мне было несколько непривычно оказаться в роли земляного червя, наблюдая лишь добрые лица моих товарищей. Исключением был только таинственный шпион, который, несомненно, принадлежал к афро-семитской расе, вероятно, ближневосточно-германской её ветви. Крючковатый нос и монгольский разрез глаз делали его некой помесью Соломона Шварца и таёжного охотника Дерсу Узала. Я бы не удивился, если бы у него оказался картавый и гортанный голос, по-азиатски пронзительно-визгливый на высоких тонах. Неинтересный экземпляр, одним словом.

Глава 2

«Григорий», - воззвал чей-то дружелюбный голос, когда я лежал, сопя, на спине и пуская, похоже, пузыри изо-рта.

Громко всхрюкнув, я очнулся от ступорозного оцепенения и посмотрел на доброе лицо профессора.

«Григорий, как вы себя чувствуете?», - ласково поинтересовался профессор. Сам он казался совершенно безмятежным, несмотря на то, что мы пробыли под землёй уже двое суток.

«Всё», - прохрипел я, - «хорошо».

«Вот и ладненько!».

Профессор продолжил обход участников экспедиции, кое-кто из которой, кажется, стал тяготеть к лучистому светилу всё же привычной внешней земли.

«Вздор!», - хохотал профессор. - «Ещё налюбуетесь!».

«Между прочим», - добавил он, - «Солнце Агартхи, возможно, лиловое. Это лиловый карлик».

Услышав слово Агартхи, неизвестный шпион, безучастно уставившийся в стену перед собою, вдруг резко посмотрел на нас. Мы, с не меньшим изумлением, также уставились на него.

«Думаю», - проговорил умиротворяюще профессор Платонов, - «что оно скорее лиловое».

Шпион поправил пенсне на своём крючковатом носе и отвернулся.

«Может быть, оно искусственное?», - предположил Василий Уткин, наш юный гений в физике. – «Допустим, сгусток плазмы в колбе, которую окружает поле нейтрального элемента наподобие аргона».

«Это вполне возможно», - согласился профессор. – «В легендах говорится, что солнце Агартхи создано богами, оно рукотворно».

«И что же», - взволнованно спросил Леонид Миланов, наш электрик, - «действительно там рай, как говорят легенды?..»

Все затаили дыхание, ожидая ответа. Но профессор Платонов почему-то пристально и серьёзно смотрел на неизвестного человека, который с напряжением тирольского кретина всматривался в стену перед собою, на которой от двух настольных экономных ламп отображались наши тени.

Я снова закрыл глаза, тотчас обрушившись в забытие. До окончания привала было ещё три часа…

*    *    *

Следующее своё пробуждение вспоминаю с дрожью. Внезапно мой слух пронзил истошный вопль, я вскочил, столкнувшись лоб в лоб с кем-то, упал на спину. Схватившись за голову. Затем начал ползать между ног толпящихся моих товарищей. Я не знаю, куда они ломились, одержимые буржуазным пароксизмом паники, инстинктивно я стиснул рукоять охотничьего тесака, который подарил мне селькупский шаман Василий, и был готов наброситься на неприятеля, под какими бы знамёнами он ни выступал.

Через несколько минут в довольно большом зале, где мы устроили привал, - в последней точке разведанного пути, - корчилось тело кого-то из нашей экспедиции. Было похоже, что его корёжит так от сильнейшего эпилептического припадка, однако скулы его не сводило и он мог издавать пронзительные истошные крики. Наконец, доктор Сковронский всадил в его плечо шприц с мощным седативным препаратом и наш компаньон затих.

«Боже, боже мой», - нёс он буржуазную ахинею, - «Святая Троица, Господь Всемогущий…».

«Да пристрелите вы его», - раздражённо сказал Пётр Коновалов, наш механик, ранее служивший матросом. – «У нас на «Буяне» таких контр кончали пачками каждый день. Уши вянут от ахинеи этой истеричной гимназистки».

Это было справедливо.

«Чего он хлебнул, доктор?», - поинтересовался иронично комиссар Патрушев. – «Вы ему давали спирт?».

«Ни боже мой!», - заверил доктор.

Спиртное в нашей экспедиции было только для медицинских надобностей в виде чистого спирта.

«Я видел, видел их», - хрипел наш несчастный товарищ.

Господи, только теперь я его узнал. Это был наш юный вундеркинд Уткин. Что же на него нашло?..

«Коля», - спокойно сказал наш добрый профессор, - «Коля, что случилось? Кого ты видел? Здесь же только мы…».

Все столпились вокруг хрипящего физика. Взгляд у него был совершенно безумный.

«Они уже заметили нас и скрыться не сможет никто». – О снова затрясся и закричал: – «Не скрыться от них!».

Вне себя от потрясения, я отошёл и прилёг на своём походном матрасе. Вот уж чего менее всего на свете хотел я, так это быть в двух километрах под землёй. Даже если бы я сейчас поставил перед собою цель броситься прочь отсюда и бежать на свет божий, это не удалось бы мне без подробной карты маршрута.

И только теперь я понял, как плотно застрял здесь. Меня пробрало до глубины души…

Глава 2

Колю, кажется, били, - я слышал звуки тумаков и взвизги лишённые смысла, - а затем мы продолжили путь, оставив его, избитого, с полностью помрачённым рассудком, - первую жертву во имя науки.

Миновав последнюю точку, отмеченную на карте исследователями до нас, мы шагнули в полностью неизведанный мир. Я не смотрел на лица компаньонов, но знал, что взгляды их злы и безумны. То и дело я оборачивался и бросал свет фонарика назад, всем нутром своим ощущая слежку за нами. Но там была лишь фигура неизвестного шпиона, всё так же держащего левую руку в кармане, а в правой неся портфель.

Мы продвигались очень медленно из-за того, что количество пустот и ответвлений всё нарастало. Не было ни единого шанса выбраться отсюда, не имея карты. Будто ледяная молния пронзила меня, когда осознал я, что лишь один из бесчисленных путей ведёт в светлый мир, который я так беспечно покинул. «Лёгок и приятен спуск в инфернальные пропасти, но немыслимо трудно возвращение»…

Остановившись в одном из грандиозных залов, размером с приличный дворец какого-нибудь тирана и кровопийцы, мы не без восторга рассматривали гигантские сталактиты, агрессивно направивших на нас свои пики с высокого свода каверны. В свете фонарей они отливали радужными красками, производя неописуемо завораживающий эффект.

Здесь мы устроили очередной привал и проверили наше оборудование.

«А что, если спуск растянется на сотню километров?», - спросил Евстигней Пахомов. – «Мы состаримся здесь и умрём».

«Не городи чепухи», - отозвался желчный матрос Коновалов. – «Мы умрём через неделю-две. Голод заставит нас наброситься друг на друга, вонзая клыки в глотки, чтобы насытиться вдосталь кровью, кровью…».

«Отставить насыщение кровью», - приказал комиссар Патрушев. – «И прекратить пустые буржуазные разговорчики».

Коновалов кровожадно пялился, но молчал. На его лице был скорее звериный оскал, чем простодушная ухмылка.

«На самом деле», - спокойно говорил наш удивительный профессор, - «феномен длительного пребывания под землёю мало изучен. Здесь есть вода, есть пища в виде лишайников и грибов. Но что будет с человеком, если станет он скитаться здесь годами, как то чудовище из пещеры Мамут?..».

«Да», - живо подхватил я, к своему собственному немалому удивлению, - «что же будет?...».

Встретившись с шальным взглядом комиссара, я закрыл рот и отвернулся.

Через несколько часов мы продолжили путь.

*    *    *

Миновало 18 часов, мы прошли ещё полкилометра и уже определённо чувствовали нарастание температуры. Поначалу казалось, что это жар простуды, но затем мы удостоверились, что повышается температура вокруг нас. Стены были тёплыми, воздух был тёплым, от пола также исходило тепло.

Изменилась и структура подземелий. Вместо зыбкого могильного холода на нас дохнуло пустыней Сахара. Повсюду ощущалось биение жизни. На мягкой глинистой почве росли сочные грибы, стены были украшены узорами кристаллов, каменные структуры местами напоминали кладку из гигантских блоков. Этого, естественно, не могло быть, но мы часами стояли у стены, будучи полностью уверенные, что видим глыбы обработанного камня.

«Но как?», - восклицал Порфирий Черкасов. – «Как можно сложить такие монументы? Если предположить в буржуазном помешательстве, что на глубине десяти километров могут быть бастионы и форпосты?».

«Единственно, как можно сделать такое», - мрачно проговорил геолог Бурлаков, - «это если вылепить блоки из пластичной структуры, которая превратится затем в чёрный базальт. Посмотрите, он гладок, как мрамор…».

Действительно, можно было видеть, как идеально подогнаны блоки из очень гладкого вещества, похожего на чёрный базальт.

Мы попытались отбить немного этого вещества, чтобы наш химик смог определить его с помощью реактивов, но нам не удалось отколупнуть ни одного кусочка, несмотря на все старания. Камни же под ногами были обычным шлаковым материалом.

Спустившись ещё на несколько сот метров, мы были вынуждены надеть противогазы, которые предусмотрительно взяли с собою, ибо ото всюду били клубы пара с сернистым содержанием. Было такое впечатление, что мы спускаемся прямо к ядру земли. Температура повысилась до 50 градусов по Цельсию.

Больше не было просторных помещений, где можно было бы устроить привал. Выйдя из каверны, мы к своему ужасу обнаружили себя на краю гигантской горы, у подножья которой бушевала лава.

«Что же», - подумал я, - «вот это и был смысл нашего пути? Увидеть бурлящую лаву под своими ногами? Куда же следовать дальше?..».

Но мы двигались дальше, спиною прижавшись к скалам. Кто-то из нашей команды упал, успев оповестить об этом в похабной буржуазной манере, но куда мы могли отступать? Каждый знал, что обратного пути нет. Я, например, был почти спокоен.

Мы смотрели друг другу в глаза и улыбались. Ничто, ничто не могло сломить нашу волю к победе…

Глава 3

Невозможно объяснить мотивы, которые двигали нами, но мы действительно почувствовали второе дыхание и продвигались не снижая темпа. Нам удалось спуститься с горы, которую на карте мы обозначили именем «Утёс тиранов», и даже устроить привал на небольшой площадке, выстроив стену из камней, чтобы нас не забросало бурлящей лавой. На минуту-две мы снимали маски противогазов, чтобы проглотить питательный брикет или выпить глоток воды, и, кажется, адаптировались к температуре в 50 градусов. Оступившись, я чувствовал, как меня подхватывает рука товарища, чтобы я не упал. Сам то и дело подставлял плечо идущему рядом другу. Ни бог, ни дьявол не могли устрашить нас. Мы были готовы погибнуть здесь, на этом славном месте, освящённом красным знаменем нашей великой Родины, нашего славного коммунистического Отечества, которое не забудет наши имена…

Все были готовы к этому, никто не сожалел, не колебался. Однако дальнейшее столь круто изменило наш маршрут, что бурлящая в полуметре лава казалась далёким и не имеющим к реальности воспоминаньем. Мы увидели лиловое солнце Агартхи…

Помню этот миг: сквозь помрачающую пелену тяжёлого перегретого воздуха, на краю бурлящего озера лавы, мы вдруг услышали громогласный крик Григория Бурлакова. Кто-то подбежал ко мне и схватил за руки. Все мы, сломя головы и рискуя упасть в лаву, бросились куда-то прочь. Ещё несколько мгновений и мы в полном ошеломлении увидели океан и лиловое солнце над ним. В полном потрясении мы обрушились ниц и долго не могли прийти в себя. Прошло не менее получаса, прежде чем мы поняли, где очутились.

Мы находились на побережье спокойного моря или, может быть, озера. Позади нас высились скалистые кручи, терявшиеся где-то в бесконечных высях. И была пещера, из которой мы вышли, проблуждав сначала в могильном холоде, а затем в удушающей жаре, лишившей нас кожи (мы были все красными, как свежесваренные раки).

«Двенадцать дней», - торжественно объявил наш замечательный профессор. Слёзы искрились на его добрых глазах. – «Двенадцать дней, дорогие мои друзья  и товарищи, проблуждали мы, чтобы оказаться здесь и удостоверить истинность теорий Эйлера и тибетских преданий об Агартхи».

«Агартхи, йа, йа!», - вдруг экспрессивно прокаркал человек, которого мы считали шпионом. Такой же красный, как и мы, он казался совершенно невменяемым. Мне показалось, что вот-вот он впадёт в какой-то шаманский транс и начнёт камлать, как его далёкие предки из Южной Сибири и Экваториальной Африки.

Профессор Платонов о чём-то говорил с ним, а мы, то и дело оглядываясь, уходили в пещеру, чтобы принести сюда наш скарб, часть которого мы утратили в пути, однако всё важное сохранили, надеясь до последнего, что путь наш завершится. И вот, мы были вознаграждены превыше всяких похвал: знамя страны Советов развевалось на ветру Внутренних Земель, кои отныне были наши. Конституционная законность Советского Союза была установлена.

*    *    *

В первую ночь, конечно, никто не спал. Лиловое солнце скрылось, в небе не было, конечно, ни единой звезды, а в полном мраке тревожно волновался океан. При мысли о его глубинах у меня кружилась голова и накатывали приступы панической гидрофобии. Время от времени где-то вдалеке или, возможно, глубоко под водой издавало громкие звуки некое гигантское существо. Кальмар или подобный монстр, быть может, реликт времён эры динозавров, - вот всё, что можно было предположить…

Усевшись вокруг костра, который мы развели, собрав сухие ветки кустарника, росшего здесь, мы взволнованно обсуждали случившееся, пытаясь наметить дальнейший план действий.

«Очевидно», - говорил профессор, - «что взбираться на скалы нет смысла, да и возможности тоже. Исследование побережья говорит о том, что мы находимся в изолированной лагуне. Нам ничего не остаётся иного, кроме как соорудить плот и отправиться в открытое море – море Октября».

Ещё более взволновавшись, мы принялись обсуждать эту идею.

«Какой же должен быть плот, чтобы выдержать 15 человек и наше снаряженье?», - спрашивал моряк Пётр Коновалов. – «Да и из чего мы сделаем его? Здесь кустарник лишь, деревьев нет…».

«Быть может, воздушный шар?», - предложил Болеслав Сковронский.

«Мы можем сделать только зонд для изучения атмосферы», - сказал профессор. – «Сделать шар нам не из чего».

Так говорили мы до рассвета. Лиловое солнце было изумительно красиво, когда всходило над водой. Неяркое, - на него моно было смотреть открытыми глазами, - оно давало удивительный оттенок. Мы сами сильно преобразились и смотрели друг на друга каким-то свежим взглядом. Климат же этого места был просто изумителен. Счастливые и безмятежные, мы погрузились в живительный сон под лучами этого доброго приветливого светила.

Я спал не менее десяти часов, и меня никто не тревожил. Кто-то из товарищей деловито готовил еду, кто-то возился с нашими пожитками, проводя инвентаризацию, кто-то бродил вокруг в поисках интересных находок, а Коновалов, как и подобает мореману, бродил в воде, пытаясь насадить на древко с привязанным к нему ножом рыбину, дабы полакомиться свежей едой.

Доктор Сковронский подошёл ко мне. Он улыбался.

«Как самочувствие, Григорий?», - спросил он.

«Прекрасно», - сказал я. – «Просто прекрасно».

Он покивал и, улыбаясь, отошёл.

Лиловое солнце приветливо светило мне в лицо. Как удивительно, как необычайно…

Глава 4

Первые сутки нашего пребывания во Внутренних Землях завершались, мы всё ещё не нашли конструктивного решения, каким образом продолжить наш путь. И в этот миг всё снова круто изменилось.

В безмолвии к нам бежал Василий Трофимов, который на несколько часов исчез из поля нашего зрения, значительно продвинувшись вдоль побережья вправо. Мы молча смотрели на него, внутренне приготовившись ко всему. Что увидел он в своих блужданьях?..

Наконец, он был перед нами и несколько минут шумно дышал. Мы не торопили его.

«Что?», - спросил профессор Платонов. – «Что вы нашли, Василий?».

«Там», - сказал он, махнув рукой туда, откуда прибежал, - «на берегу лежат корабль».

«Что вы сказали?», - воскликнул профессор.

Василий только замотал головой.

«Отбой», - приказал наш комиссар Патрушев. – «К кораблю отправляемся завтра».

И снова беззвёздная ночь в полном жутком мраке. Мне казалось, я сойду с ума. К счастью, за день мы насобирали гору топлива для костра, поэтому костёр полыхал изрядно.

Ночь без звёзд была, пожалуй, гораздо более жуткой, чем ночь в глубине пещер. Невозможно было избавиться от мысли, что перед тобой огромные пустые пространства – сотни, тысячи километров – полнейшей тьмы, что вызывало, как ни парадоксально, тяжёлую клаустрофобию. Впервые я почувствовал серьёзную потребность выпить спирта или принять седативной настойки, ибо терял свой разум в этом океане тьмы.

Я жадно смотрел на костёр, приблизиться к которому ещё более я не мог, и ни на миг не мог сомкнуть глаз. Так без сна пролежал я несколько часов, пока не появились первые признаки рассвета. Как я понял, суточный цикл здесь был вдвое короче, чем на поверхности Земли. Наши биологические ритмы определённо не совпадали с распорядком здесь, что, возможно, потребует от нас изобретения какой-то ночной деятельности.

Пока же мы (никто, кажется, в эту ночь не спал) с нетерпением ожидали появления лилового солнца, чтобы двинуться к кораблю, о котором говорил Трофимов.

Через полчаса вся наша группа, за исключением Игнатия Топорова, оставшегося в лагере на всякий пожарный случай, двинулась в путь, чтобы узреть корабль.

*    *    *

Мы увидели его издали, пройдя примерно три километра. Это был большой корабль, мастерски сделанный из хороших досок. Следов повреждения корпуса мы не обнаружили, но мачта была сломана, - должно быть, корабль попал в бурю и экипаж не смог с этим справиться.

Мы тщательно обследовали корабль, тотчас дав ему красивое имя «Летучий Комсомол», но не нашли ничего, что дало бы нам какие-то сведенья о команде. Никаких записей или предметов одежды. Возможно, всё это унесли с собою, либо же корабль был подчистую ограблен пиратами, а экипаж его отправился на корм диплодокам. Об этом мы могли лишь гадать…

«Григорий», - спросил профессор нашего матроса, - «мы сможем поставить корабль на воду?».

«Конечно!», - ответил Коновалов, и добавил напористо: - Я буду капитаном!

«Господь с вами», - только отмахнулся профессор.

«А вот этого не надо», - проворчал бывалый мореман. – «Оскорблений я не потерплю».

Наш добрейший профессор поспешил убежать, ибо каким-то образом поспевал быть везде и всем мягко, но точно управлять. Комиссар Патрушев только хмыкал в усы со своим неизменным: «Вот старый чертяка…».

Не откладывая дело в долгий ящик, мы поспешили за инструментами, чтобы тотчас же заняться ремонтом.

(неоконч.)