Лавкрафтиана (фрагмент 2)

Нежность – не та стезя, в которой я преуспевал, но богатое наследство и опасные связи делали своё дело: передо мной заискивали, передо мною пресмыкались. Что ещё нужно для счастья?.. Я испытал все мыслимые и немыслимые ощущения, которые приобретал за деньги или просто брал вероломною силой – так мне больше нравилось. Я уж и не помню всех проклятий в адрес своей злополучной персоны – «изверг» и «подонок» были самыми мягкими из типичных реплик, сказанных, естественно, шёпотом и за спиною. Одно прозвище мне нравилось особо – «Дракула». Так меня прозвали после серии опытов в прелестных городишках Трансильвании, куда меня всегда неумолимо тянуло, насколько себя помню. Не особенно задумываясь, я даже имя поменял, став называться Владом Тепешем, и, представьте себе, до сих не нашёл причин, чтобы от этого славного имени отказаться. Как зовут меня в самом деле, спросите вы? Но что значит «в самом деле» в этом иллюзорном – неужели это новость для вас? – мире? С помощью некоторых веществ и практик я смог проникнуть за грань потустороннего и увидел истинные, я полагаю, грани реальности. Об этом, собственно говоря, я и хотел поведать вам…

Чтобы достичь истинной просветлённости, следуя по пути левой руки, нужно быть бесконечно порочным и всей своею сущностью жаждать могущества. Того и другого было во мне в избытке, и ещё до прочтения запретных книг, описывавших философию и практику Чёрного Ремесла, я следовал по тёмным тропам, легко ориентируясь в знаменьях и числах. Это был тот случай, когда внешняя инициация не требовалась, мне не нужны были учителя и поученья, я родился с великим знаньем и следовал ему безоглядно, упиваясь всецело нарастанием силы, коя многократно превышала человеческое. Моё презрение к роду людскому росло с каждым днём, но затем наступило чувство безразличия и некоторой душевной безмятежности. Мне были неинтересны люди и разговоры с ними, беседы я вёл с владыками тёмных миров, я знал их и они знали меня…

13-го декабря, я помню, дело было в Кракове, я шёл по улицам этого великолепного города, исполненного чёрных тайн, и считывал знамения вокруг. Некая тёмная сила направляла меня, а я всегда шёл вослед за нею, не раздумывая и не колеблясь. Глаза ворона наблюдали за мною, я вежливо поклонился ему, ибо чёрные кошки и вороны были моими спутниками и друзьями в этом мире бессмысленных глаз и унылых речей. Ветер гнал осенние листья передо мною, я был в прекрасном расположении духа, не омрачённом присутствием никчёмной людской биомассы. На протяжении всего пути я не встретил никого из рода людского, хотя временами мою спину марали чьи-то глаза, в сторону которых я отсылал чудовищные проклятья. Лишь глазам ворона и чёрной кошки я был рад.

И не удивился я, когда в сгустившихся сумерках обнаружил себя на старинном кладбище. Здесь, конечно, я мог встретить только мёртвые души, и всем им ниспослал мой весёлый привет. Кто-то, кажется, даже отозвался, угрюмо поворочавшись в своём гробу, но в целом никому до меня дела и не было, ибо странные и необычные путники появлялись здесь нередко, и лишь немногие из них были пришельцами из этого мира…

Я шёл среди старых могил, следуя тайному повеленью, ведущему меня, и было мне, как я сказал уже, покойно и комфортно здесь, ибо смерть есть великий чистильщик, и там, где поработала она, уж нет места жизни, коя есть суть скверна и грязь, потоки гноя из зловонных ран и выделения похабных самок, пожирающих всё то немногое волшебное, что оставалось ещё в этом мире со времён благословенной античности, не знавшей ни морали, ни греха. Как посвящённый Бахуса и Диониса, я безжалостно топтал всё, что попадалось на моём пути, ибо не было ничего истинного в мире лишённом поэзии и дерзких намерений, где всякий подвиг превращался в криминал, а любой порыв встречал лишь глумливую насмешку. Только в сумрачных местах, наподобие кладбищ и древних руин, можно было найти нечто, что касалось струн души. И тогда наступал покой…

Незримая тропа примела меня в старинному склепу, к которому жадно прильнул я всем телом, наполняя камень моей вероломной любовью. Что бы ни было здесь, теперь здесь был я, а значит прольётся кровь и будут боги ликовать, вечно юные и чудовищные в своей имморальной безжалостности. Что нам за дело до болтовни мёртвых душ о «добре и зле»? Что за смысл в пустом суесловье, когда важно лишь волшебство, в котором оживают камни, ручьи и мертвецы в своих уютных усыпальницах? Отпрянув от склепа, я вошёл в проём и начал спускаться вниз, вдыхая влажный запах могил и тлена. Кажется, я что-то напевал, ибо пьянящий восторг переполнял меня, как будто… как будто я пришёл к какой-то финальной черте, за которой меня ждут вечнозелёные сады и безграничное блаженство среди вечно живых мелодий, коими жили чуткие сердца мечтателей и поэтов…